Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она уперлась ногой в приборную панель и съехала на своем сиденье чуть ниже.
– Не знаю, зачем я тебе это рассказываю. Первое, что ты могла бы сделать, вернувшись в Италию, – пойти и доложить все полиции.
Я бы этого не сделала. Не знаю даже почему, но мне это и в голову бы не пришло. Как будто я изначально была частью этого плана.
– Такой же фокус Берн проделал со мной, – сказала я. – Только он прислал мне пестицид и книгу.
– Это мы с Берном послали, – уточнила она. – Хотя пестицид мы послали втроем – я, Берн и Данко. В одиночку Берн не сумел бы даже включить компьютер.
– Но почему вы не поручили Даниэле передать мне, что вы здесь, если у вас с ним был уже налаженный контакт?
– Ну да, я об этом просто не подумала! – иронически заметила Джулиана.
– Так почему?
– Даниэле не захотел этого. Сказал, что узнал тебя поближе, и решил, что ты не заслуживаешь доверия.
«Узнал поближе». То есть переспал со мной.
– А видеть меня вы могли? – спросила я, начиная заводиться. – Парень из мастерской по ремонту цифровой техники сказал мне, что это возможно.
– Когда твой монитор был включен – могли. Так захотел Берн, при этом он заставлял нас отворачиваться. Но я, честно говоря, иногда подглядывала. По-моему, ты носишь мои трусы. – И она рассмеялась – ехидно, но как-то напряженно. Я остановила внедорожник у кармана, посыпанного галькой.
– Ты что делаешь?
Я вышла из машины и зашагала через заросли вереска. Земля на этом острове была голая, куда бы я ни посмотрела, мой взгляд нигде не встречал препятствия. Сзади хлопнула дверца.
– Эй, вернись? – крикнула Джулиана. – Прости, я не хотела тебя обидеть! Вернись!
Но я не остановилась. Земля между кустами вереска была темная, почти черная. Джулиана, кажется, побежала за мной, но я не стала оборачиваться. Вот она поравнялась со мной, затем забежала вперед, чтобы преградить мне путь.
– Нам еще долго ехать. Если будем тратить время зря, придется ждать до завтра. А завтра может быть уже поздно.
– Поздно для чего?
Поскольку я не останавливалась, ей пришлось идти позади.
– Увидишь. А теперь идем в машину.
– Где Берн? Я не вернусь в машину, пока ты не скажешь, где он.
– Я тебе сказала: увидишь.
Тут я закричала:
– Где он, черт возьми?
– В пещере.
– В пещере?
– Он заблокирован там, внутри. И, вероятно, долго не продержится.
Я остановилась. Нас продувало ветром, он здесь был не порывистый, как трамонтана в Специале, а ровный и постоянный. И я подумала, что это не так уж странно, общем-то я даже и не удивилась: Берн в пещере – такое было возможно. За все эти годы он приучил меня к своим бесчисленным странностям, – жил в полуразрушенной башне, жил в доме без электричества, жил на дереве, – что очередная причуда уже не могла стать для меня потрясением. Я спросила только:
– Давно он там.
– Почти неделю.
– И не может выйти?
– Нет. Он не может выйти.
Дул упорный, яростный ветер, и пучки вереска дрожали, цепляясь за камни. Джулиана протянула руку к отвороту моей куртки, той, что она мне одолжила, – было бы странно, если бы мы с ней трогали друг друга за руку. Я позволила ей отвести меня обратно, к внедорожнику. Она снова села за руль, а я не стала возражать. Я забралась в глубину сиденья, чтобы быть подальше от нее, но долго ехать нам не пришлось. Она припарковалась у здания крупнее остальных, на вершине холма.
– Здесь мы сможем прилично поесть, – сказала она. – По-моему, мы в этом нуждаемся.
В помещении горел камин, на стенах развешаны тряпичные головы животных, что окончательно превращало этот псевдоальпийский интерьер в пародию, – здесь никто бы не подумал вешать на стены чучела настоящих животных. Мы с ней устроились за столиком в углу, я села спиной к окну. Я была вялая, ощущение усталости разлилось по всему моему телу. Когда нам принесли меню, у меня даже не было сил перелистать его. – это жест казался мне слишком решительным, слишком нормальным, я же не могла даже пошевелиться, а сделать это мне мешал вертевшийся на языке вопрос, но который невозможно было произнести: если он не может выйти, что же с ним будет?
Джулиана заказала еду и себе, и мне. Похоже, ее здесь знали. То есть, очевидно, знали Катерину, а не ее. Официантка, совсем юная, лет семнадцати, с нежным лицом и изящными движениями, принесла нам белый суп, в котором плавали какие-то темные кусочки.
– Это грибной суп, – сказала Джулиана. – Надеюсь, тебе понравится.
Наверное, я была очень бледная или в моем лице было что-то тревожнее, чем бледность, потому что такие любезности были совершенно не в духе Джулианы. Не помню, она ли пододвинула мою руку к приборам или я сама взяла ложку, но я съела суп, ложку за ложкой, в том числе и грибы, жесткие, как шарики из полистирола. После этого я почувствовала себя немного лучше, но к лососине, которую подали следом, все же не притронулась – только взглянув на нее, а почувствовала приступ тошноты, побежала в туалет, и меня вырвало всем, что я съела.
Нет, он не сможет выйти.
Я долго смотрела на неузнаваемое лицо в зеркале, на щеки, раскрасневшиеся от жары в ресторане и холода снаружи, или от смущения. Когда я вернулась к Джулиане, со стола успели все убрать. Она спросила, лучше ли мне, а я ничего не ответила.
Джулиана сделала знак официантке, и та через несколько минут принесла счет. Как обычно, она ждала, пока я достану бумажник и заплачу за нас обеих. Когда я хотела собрать с маленького подноса сдачу, несколько исландских крон, она жестом остановила меня:
– Оставь чаевые.
Я ее послушалась.
Пошел дождь. Тонкие, невесомые капли. Взглянув на рукав куртки, я поняла, что это не дождь, а снег. В конце августа. Но я вспомнила, как в Киеве Берн пошел в дальний конец парковки, где лежал заледеневший снег, как дотронулся до него и какое изумление отразилось на его лице. Ни я, ни Джулиана не высказались по поводу перемены погоды.
– Зачем вы мне отправили эти посылки – средство